«Осколок застрял у кота в голове». Жительница Ирпеня — о марте 2022-го, эвакуации под обстрелами и пулевом ранении дочери
Мирослава Свистович до полномасштабного вторжения жила в Ирпене, но была вынуждена эвакуироваться из-за обстрелов в марте 2022-го (Фото:Павел Олейник)
Мирослава Свистович из Ирпеня рассказывает, как вместе с дочкой и раненым котом под обстрелами выезжала из города весной 2022 года.
До начала полномасштабного вторжения Мирослава Свистович с семьей проживала в Ирпене Киевской области. После того, как в конце февраля 2022-го российская армия начала активные попытки наступления на Киев, Ирпень стал одной из самых горячих точек в Киевской области.
7 марта 2022-го Мирослава Свистович с дочерью Ладой и котом, который до этого получил ранение в результате падения снаряда под их домом, решили эвакуироваться из города эвакуационным транспортом. По дороге машину расстреляли: водитель погиб, а дочь Мирославы получила пулевые ранения.
В интервью NV Мирослава Свистович рассказывает, каким было для нее 7 марта 2022 года, и вспоминает, как им удалось избежать смерти и выйти из города.
О начале полномасштабной войны
Я живу в центре Ирпеня, на улице Соборной. Это одна из центральных улиц в городе. Было такое впечатление, будто по этой дороге проехала гоночная машина на очень большой скорости. А потом послышались взрывы. От этого я проснулась примерно в четыре часа утра, 24 февраля 2022 года. Было понятно, что произошло что-то страшное.
С одной стороны, я понимала, что надо выезжать. С другой же, мне казалось, что даже если будут наступательные действия, Ирпень должны обойти. Но получилось как раз наоборот — Ирпень стал линией обороны Киева, самой горячей точкой, где велись основные бои за Киев.
В первые дни я хаотично ходила по квартире, формировала тревожные чемоданчики. Дочке, сыну — каждому рюкзак с самыми необходимыми вещами: перекус, документы, белье. Понимала, что, видимо, надо будет эвакуироваться.
Проблема заключалась в том, что моя дочь очень любит животных. И именно поэтому она не хотела никуда выезжать — хотела ухаживать за ними. У нас было несколько котов, собака, также Лада ухаживала за дворовыми котами. Поэтому на определенный период вопрос с эвакуацией был закрыт.
О том, как снаряд попал в дом
На тот момент взрывы в Ирпене уже были очень близко, на соседних улицах. Жителям нашего дома негде было укрываться — наш подвал приватизирован, там находится коммерческая структура. Мы просили владелицу этого помещения, чтобы она дала ключи. К сожалению, она отказала.
Но когда мы поняли, что оставаться в квартирах опасно, я позвонила в полицию и сказала, что будем взламывать частную собственность, поскольку людям, среди которых и 80-летние бабушки, и маленькие дети по два года, негде укрываться. Нам дали на это добро, и мы его взломали.
Просидели там ночь, а утром дочь встала, пошла домой и сказала, что больше в подвал не вернется. Мы с мужем решили не оставлять ее одну, поэтому также вернулись в квартиру.
Это был день, когда я на кухне жарила блинчики — хотела приготовить что-то и принести людям в подвал. Муж пришел и говорит: «Ты так надымила своими блинчиками». Открывает окно, чтобы запустить свежий воздух, отходит буквально на полтора метра, и в этот момент под окно прилетает снаряд.
Это было какое-то чудо: окна вынесены, стены, мебель — все посечено осколками от снарядов, а мы с мужем стоим абсолютно целые. В голове полно стекла и — ни одного пореза. Дочь была как раз в ванной. Там взрывной волной выбило дверь, рикошетом залетел осколок и попал в ободок ванны. Но в дочку не попал. Каким-то чудом мы все остались живы.
Единственный, кто пострадал — это кот, который сидел на окне. Когда посыпалось стекло, большой осколок застрял у него в голове, и от этого выпал глаз. Кот в шоке, убегает, куда-то бежит. Окон уже нет. Дочка одевается, бежит за котом, мины рвутся, снаряды рвутся. Такой сюрреализм.
Об эвакуации из Ирпеня и расстреле машины
После этого моя дочь согласилась выезжать — не потому, что ей было страшно, а потому что нужно было спасать кота, оказать ему необходимую медицинскую помощь.
В квартире было очень опасно, потому что только в течение того дня возле нашего дома было где-то четыре прилета. Снаряд сначала упал под наше окно, а потом начали прилетать мины. Мы сидели в подвале: видно, они решили прерваться на обед, потому что было затишье. Вышли на улицу подышать, и по улице Соборной как раз проезжала машина. Оттуда высунулся водитель и спросил, будем ли эвакуироваться. Я говорю: у нас в подвале около 16-ти человек, собаки, человек с инвалидностью — лежачий. Если вы всех заберете, то будем.
Водитель сказал: «У вас есть 10 минут, собирайтесь, сейчас за вами приедут». Мы пошли быстро собираться. Минут через 15 приехало около шести легковых авто, и все, кто был в подвале, начали садиться по этим машинам. Получилось так, что мой сын помогал грузить в машину мужчину с инвалидностью, поэтому поехал с ним. Муж был с большой собакой, поэтому сел в другую машину. Я же с дочкой Ладой и котом в переноске — в третью.
Колонна машин поехала по Соборной к Романовскому мосту. Наш водитель сказал: «У нас же еще два места, может, еще кого-то заберем?» И вместо того, чтобы ехать за всей колонной по Соборной на выезд из Ирпеня, он поворачивает на улицу Тищенко, и мы выезжаем на Университетскую, которая на тот момент уже была захвачена орками, но мы об этом не знали.
Как только выехали на Университетскую, я увидела, что стекло нашей машины разлетается в щепки. Понимаю, что нас обстреливают. Смотрю на дочку, возле нее тоже стекло разлетается. Кричу: «Лада, пригнись». Но переноска у нее на руках такая большая, что пригнуться она не может.
Я поворачиваюсь в сторону водителя: он левой рукой открывает дверь, наклоняется и выпадает из машины. Машина продолжает ехать без водителя. И я начинаю быстро думать, что нам делать в этой ситуации. Решаю, что надо выскакивать оттуда. Забираю вещи, которые мешали моей дочке выскочить, чтобы она осталась только с переноской в руках. Кричу: «Лада, выпрыгиваем из машины». И выпрыгиваю. Машина же, возможно, от того, что я выскочила, или на что-то наехала, развернулась и поехала в противоположную сторону дороги, по диагонали.
Я лежу на земле, смотрю: три автоматчика — как в фильмах про фашистов, где показывают, когда они прочесывают лес. Один посреди дороги и три из леса, идут в мою сторону. И я знаю, что только что нас расстреливали, то есть я не понимаю, с какой целью они идут. Возможно, чтобы закончить то, что не смогли сделать несколько минут назад.
В это время машина доехала до противоположной стороны дороги, съехала в кювет, остановилась, и оттуда вышла дочка с переноской. Я ей крикнула: «Лада, ложись». Когда ты лежишь на земле, то меньше вероятности, что в тебя попадут. Она легла. Я начала думать, как мне до нее добраться. Было ощущение, что если я встану и буду бежать, они начнут по мне стрелять. Но мне все равно нужно было добраться как-то до дочки, поэтому я так привстала, пригнулась и немножко перебежала. Думаю: если будут стрелять, буду падать. Но вижу, не стреляют. Тогда уже смелее перебежала к ней и легла рядом. Первая мысль, которая у меня была: они еще достаточно далеко.
Я сказала дочери, что, скорее всего, нам придется бросить вещи, кота, потому что мы не сможем убегать с этим всем. И когда я уже договаривала эту фразу, то я понимала, что она — ни о чем, потому что моя дочь никогда не согласится бросить кота.
Когда поняла, что мы убегать не будем, легла возле нее. И думаю: раз так, то надо хотя бы кому-нибудь позвонить, чтобы если что, чтобы люди знали, близкие, родные, при каких обстоятельствах это произошло. У меня была рабочая трубка — телефон, которым я мало пользовалась. Я позвонила товарищу своего мужа, рассказала, что такая ситуация, мы лежим на земле, и на нас идут люди с автоматами, мы не знаем, что будет дальше. Пока я ему это рассказывала, они уже к нам приблизились.
Когда они уже были совсем близко, в метрах десяти, я подняла руку и говорю: «Помогите, пожалуйста». Не знала, в чем «помогите», но мне надо было первой начать разговор, чтобы взять все под свой контроль.
Они подошли, немножко смутились, что я первая у них начала просить о помощи. А вы кто? Мы мирное население, жители Ирпеня, эвакуируемся, это моя дочь. Почему вы эвакуируетесь не по Соборной? Не знаю, так водитель поехал по этой дороге. Кому вы звонили? Звонила своему мужу. Ок, бросьте телефон. Я бросила телефон, они его раздавили. Потом стали ходить, разглядывать все, спрашивали, где водитель машины. Что меня очень удивило, потому что по идее они, видимо, должны были видеть, что он выпал. Проверили наши документы и сказали, что мы можем идти на улицу Соборную. Я взяла вещи, которые с нами были, и мы пошли в направлении улицы Соборной. Конечно, первые эти метры, когда мы от них отходили, я все ждала, что они будут стрелять нам в спину. Но к счастью, они не стреляли. Мы быстро добрались до леса. Мне казалось, что идти так — более безопасно.
Нам повезло, что нас отпустили. В тот же день на той дороге было расстреляно несколько машин. И одна семья с двумя детьми — муж жена, дети — все четверо были убиты. На той же дороге.
О ранении дочери
Я шла и подгоняла свою дочь: «Давай быстрее!». Мне хотелось быстрее вырваться из того ада. А переноска с котом постоянно хотела разломаться, потому что была повреждена пулями. Дочь постоянно меня останавливала, чинила эту переноску. Таким образом мы добрались наконец до улицы Университетской. Там ехала еще одна волонтерская машина. Она довезла нас до Романовского моста.
Когда мы пришли на кладку под мостом, потому что мост же был взорван, на нашу сторону перебегали волонтеры. Я иду впереди, а моя дочь — сзади. Я же не знаю, что с ней делается. Я только постоянно иду и кричу: «Лада, давай быстрее». И вот видно, один волонтер увидел, что ей тяжело идти. Подбежал и спросил: «Тебя понести? Тебе трудно идти»? А я еще говорю: «да все нормально». А она говорит: «Понести». Я даже понятия не имела, что она была ранена. Потому что когда она сидела в машине, курточка была расстегнута, пули, которые в нее попали, были под курткой.
Он взял ее на руки, перенес через эти кладки. Подбежали люди с носилками, положили ее, начали разрезать куртку. Когда разрезали, я увидела, что у нее вся футболка в крови. У нее было два ранения: одно в грудь, в правую молочную железу, пуля прошила ее. Второе — в левый бок, пуля была в животе, но не задела никаких таких жизненно важных органов, только порвала ей толстую кишку.
Потом нас погрузили в машину, быстро завезли в больницу на Котельникова, где принимали людей раненых из этой части. И там ей вовремя оказали необходимую медицинскую помощь, вынули пулю. И слава богу, там коту нашему тоже сделали операцию, вырезали глаз, все живы, здоровы.
Потом нас перевезли в Киевскую городскую клиническую больницу № 10 что в Голосеево. У наших друзей здесь как раз была пустая квартира. Они предложили нам пожить в ней, чтобы близко к больнице — мы ходили на перевязки. И так мы здесь уже больше года живем.
О разрушении дома и судьбах соседей
В нашем доме была немного повреждена крыша, ее уже отремонтировали. Окна Красный крест ставил, батареи мы поменяли. Надо еще заменить трубы. Такие повреждения внутренние, незначительные. Сделать ремонт — и можно жить. Просто так случилось, что в нашей квартире больше всего было повреждений, ближе всего прилетел снаряд.
Соседи из дома, слава богу, все живы-здоровы. Так получилось, что когда была эвакуация из Ирпеня, всех от Романовского моста забирали и везли сразу на вокзал. Там люди трамбовались в поезда и ехали на Львовщину. Поэтому мои соседи были во Львовской области. Они ехали ужасно, 11 часов в поезде Интерсити. Держали на руках животных, не у всех были переноски. Моя 80-летняя соседка не могла столько стоять, поэтому лежала в тамбуре возле туалета.
Уже почти все соседи вернулись. Мужчина с инвалидностью из нашего дома, о котором я упоминала, вместе с 72-летней мамой, которая за ним ухаживает, сейчас уже в Италии. Они там хорошо устроились, и, честно говоря, ему там лучше, чем здесь. Он получает надлежащий медицинский уход, реабилитацию. У нас он годами на улице не был, потому что они жили на втором этаже, лифта в доме нет. Мама его не могла даже вывести на улицу, потому что не было такой возможности.
О российских военных, которые были на Киевщине
Они были экипированы очень красиво — это не просто какие-то забулдыжники. Видно, это был какой-то российский спецназ, элитные войска. Все были в балаклавах, только один без, тот, который с нами говорил. Возможно, старший, командир, или кто. Нет, это не буряты были и это не были чеченцы. Чеченцы вообще не ходят в штурмовых [бригадах]. Они больше сзади.
Моего дядю, который проживал в Буче, российские военные забрали из дома 3 марта 2022-го. И до сих пор мы не можем найти, где он есть. Есть знакомые, которые были атошниками, замученные, застреленные в застенках в Буче. Есть просто, которым не повезло. Например, один мой знакомый жил как раз напротив улицы, по которой шли танки, и, на всякий случай, стреляли по домам рядом. Просто стрельнули в дом — снаряд, и его убили. Он был переводчиком, знал 12 языков.
В целом очень много моих знакомых и друзей не пережили ту оккупацию. Люди умерли, многие пропали без вести.
В Ирпене же у меня был один знакомый. Он лояльно относился к русским, говорил: «русские не будут убивать, они хорошие». И эти хорошие русские прострелили ему ногу, когда он просто шел по улице — он лежал на дороге, звонил жене, говорил, что ранен, не может дойти домой. Во время того, как он разговаривал по телефону, [они] подошли к нему и выстрелили ему в голову. «Хорошие» русские.
